Сказка со счастливым концом,
или
Лето кончилось, жизнь продолжается

Это не совсем статья -- просто два кусочка из личных писем, вдобавок написанных в разное время; я их только чуть-чуть подправил и немного дописал. Поэтому не удивляйтесь несколько «нестатейному» виду, незаконченности и «непричёсанности» некоторых мыслей. Я просто хочу поделиться своими раздумьями, а главное -- чувствами...

...отчётливо вспомнилось чувство, оставшееся после «Лето кончится не скоро». Чувство безнадёжности, безысходности.

Слишком много её сейчас. И в поздних произведениях ВПК она едва ли не главенствует, присутствуя в особо концентрированном виде. В «Лете» -- особенно много, чуть меньше -- в «Сказках о рыбаках» и почему-то в «Белом шарике»... И в других книгах -- хотя и меньше.

Нет надежды. Нет ничего светлого впереди.

Раньше было не так. Раньше книги кончались хорошо. На острове Двид свергали «равновесие порядка», флаг-капитаны возрождали «Эспаду», Алёшка встречал Лётчика, а Славка и Тим оставались вместе, и даже вместе с Женькой. И даже в насквозь открытых финалах -- в «Журавлёнке», даже в «Голубятне» -- была надежда, нет, даже вера -- вера в светлое, в доброе, в лучшее. Пусть в мире есть и страх, и боль, и зло -- но впереди свет. Не будет -- и не надо! -- простой и лёгкой жизни, но трудности не страшат, а порой даже радуют.

«Будут ещё не такие волны. Штормовые и тяжёлые. Те, от которых трещит обшивка кораблей.

Ладно. Пусть будут.»

А потом свет куда-то пропал... Да и был ли он? Думаю, всё же был, вот только раньше не с чем его было сравнивать. Не знали мы настоящего зла... Правители острова Двид, приходящие в ужас от книги про трёх мушкетёров -- скорее смешны, чем страшны. Канцлер так же уязвим для клинка, как любой человек. Манекены походя вышибаются с Планеты горсткой храбрецов. «Машинная власть» в Вест-Федерации разваливается двумя детьми. И даже в «Синем городе» или «Бронзовом мальчике», где «реалий современной жизни» более чем хвататет, ещё остаётся надежда, пусть глупая, пусть из класса «плохое может случиться, но не со мной, а если и случится -- меня обязательно спасут»...

Теперь и этого нет. Теперь зло сильнее. И хотя оно по-прежнему побеждено, теперь эта победа даётся дорого. Шурка Полушкин умирает от укола в сердце, Серёжка-самолёт падает сбитый, Женька Волынов уходит на Дорогу -- в этом мире ему уже не жить... Остаётся «жёлтая тоска», и почему-то не видно впереди никакой надежды.

Почему так?

Может, потому, что сами люди уже ничего не ждут? «От нас ничего не зависит». «Всё решено за нас». «Никуда не деться». И напоследок -- вечный вопрос, ставший уже издевательством: «А кому сейчас легко?»

Люди списывают свои беды на злую судьбу, на мафию, на правительство («людей, которые велят»??) -- и притворяются, будто это даёт им право на бездействие. Действительно, зачем поступать по совести, если это ничего не изменит?

И всё больше таких людей...

И путь вперёд даётся уже без прежней радости -- сквозь боль и усталость, и даже нет впереди места, где ты наконец отдохнёшь... Но идти надо. Даже порой не зная, зачем, но чувствуя: необходимо!

Покрепче губу закуси, Рюкзак свой без стона неси, И так же упрямо шагай на восток.

Не знаю, есть ли что в конце пути. И есть ли конец. Но не идти -- нельзя.

Наш путь не прост, наш путь не прост -- Снова гроза. А иглы звёзд, а иглы звёзд -- Прямо в глаза. Пусть виден дороги обрыв, Но всё же, покуда ты жив, Останься душою отважен и чист! Пусть будет надежда с тобой, Пока не сыграет отбой Тот мальчик, тот маленький вечный горнист.

Пусть будет надежда. Даже если ей неоткуда взяться.

Теперь о «Лужайках».

...если ты -- как сам когда-то писал -- заметил в них в первую очередь боль, то мне увиделось другое. Преодоление.

Помнишь, я рассказывал о чувстве безнадёжности, вычитанном в «Лето кончится не скоро»? «Лужайки» сюжетно идут вслед за «Летом»; возможно, это повлияло на моё восприятие. Я увидел те же места, рассказы о прежних событиях, даже кого-то из тех героев. И -- не увидел! прежней безнадёжности. Люди преодолели её, выстояли -- и продолжают жить.

Возможно, тут есть заслуга Артёма. Он как-то сдвинул время, застывшее в вечном лете. Не знаю почему, но мне кажется -- это было необходимо. Конечно, если лето длится так долго -- меньше забот и хлопот, но -- стоя на месте, никуда не придёшь....

Написал это -- и вдруг как по сердцу ножом (или иглой?!): а как же Шурка Полушкин из «Лета»? Ведь для него осень -- это гибель.... Или нет? Может, кто-то всё же успел, сумел удержать Весы?

Не знаю. И рад, что об этом ничего не сказано. Узнав в «Лужайках» продолжение «Лета», всё время ожидал упоминания о Шурке. Но автор умолчал о его судьбе -- и, наверное, правильно сделал. Потому что, кажется мне, любое упоминание о нём «открытым текстом» -- уже было бы неправдой. Не знаю, почему -- просто кажется.

Оставим это в числе нерешённых загадок...

Артём -- очень интересный образ. Новое осмысление роли Командора. Или -- хорошо забытое старое? Если исключить два эпизода (в начале, на Бейсболке, и в конце, на дороге возле мины) -- это «Командор в быту». Всречает детей после школы, оберегает от мелких хулиганов, бегает за лекарством в аптеку...

А вот нечто действительно новое: Безлюдные Пространства заполняются людьми. Уже не только дети -- уже и взрослые свободно ходят туда-сюда, больше того -- живут там... Рождается новый мир. Пока ещё -- чистый и добрый, злу туда просто нет дороги. Как-то оно будет дальше?

Ещё впечатление -- Максим. Не потому, что образ очень новый, просто я впервые задумался о таком вот его аспекте. Обычный мальчишка -- обычный, живой человек, со своими бедами и радостями, победами и неудачами -- каким-то образом «вписывается» в структуру Пространств. И -- становится их частью. Есть в Пространствах пустырь под названием Бугры, валяется в них ржавый паровоз по прозвищу Кузя, а ещё летает там мальчик-пилот по имени Максим...

Но ведь от этого он не перестаёт быть просто человеком. Даже если (предположим) он не устаёт, не болеет и т.п. -- он ведь продолжает думать, чувствовать; наверное, может (и хочет) с кем-нибудь дружить... Что он сам думает о своей судьбе, о роли «функционального элемента Безлюдных Пространств»?

...Наверняка эта судьба не вечна. Ведь и Юкки после сотен лет скитаний ушёл с Дороги... Помню, читая «Крик петуха», я немного пожалел об этом. А сейчас -- впервые подумал о Юкки с сестрёнкой просто как о маленьких детях. Которым, наверное, было очень одиноко на бесконечном пути -- пусть и полном чудес. «Не нужны никакие сказочные пространства, если ты в них один» (с) Антошка Топольков -- кстати, тоже Лётчик... И даже бесконечные встречи не делают одиночество меньше.

Дорога научит тебя беречь Пожатье дружеских рук: На каждую из подаренных встреч Найдётся сотня разлук. . . . . . . Она лишь тогда бывает добра, Когда ведёт нас домой.

Наверное, и Максим когда-нибудь оставит свою роль, найдёт дом, «чтобы окно светилось»; обязательно -- встретит Друга...

...И всё-таки, стоит ли делать дорогу к этому столь длинной? Нет, я не утверждаю, что она должна обязательно быть совсем короткой и лёгкой (хотя было бы неплохо...). Но -- десятки, а то и сотни лет... Страшно.

А вот финал -- ...ненастоящий какой-то. «Попытка автора воздать герою», как ты писал. Неполучившаяся, на мой взгляд. Слишком уж всё выходит удачно, гладко и причёсанно.... Может, это «мгновенный сон перед самым концом»? Или -- персональный рай, возданный Артёму по делам его?... Господи, как хочется, чтобы он остался жив -- но почему по тексту это выходит настолько неубедительно?

 

Если выжил герой всему вопреки И с победой вернулся в родительский дом, Это -- просто чтоб мы не сдохли с тоски, Это -- светлая сказка со счастливым концом. Если прочь отступил победивший враг Или честно сражается грудь на грудь -- Не смешите меня! не бывало так, Чтобы враг отказался ножик в спину воткнуть. Если новый рассвет встаёт из-за крыш И любовь обручальным сплелась кольцом, Это -- просто чтоб ты не плакал, малыш, Это -- добрая сказка со счастливым концом. Если в гибельный миг прокричал: «Держись!» И собой заслонил подоспевший друг -- Это тоже всё бред, ибо учит жизнь: Не примчатся друзья -- им, как всегда, недосуг...

Длинная цитата, но не хочу сокращать. Очень уж хорошо она подходит под финал «Лужаек». Конец счастливый, но -- нежизненный.

...Впрочем, обязательно ли надо, чтобы «всё было точно как в жизни»? Этого и так хватает -- выйди на улицу и бери сколько влезет. А книга, пусть и с «неправильным» концом (и всё равно -- другого не хочется!), всё-таки предназначена немножко для другого:

...Но зачем этот бред не даёт прожить, От несчастий чужих отводя лицо? А затем, чтоб другому помочь сложить Рукотворную сказку со счастливым концом.

Вот так. Сказать лучше -- не умею.

Март–август 2000 года.

Использованы слова А.Зарифьяна («Песня для трудной дороги») и Марии Семёновой (стихи из второй части «Волкодава»).