Алексей Ремизов из книги “КУКХА. РОЗАНОВЫ ПИСЬМА”
— Розинов — Розинов! — знакомился В.В.
И продолжал разговарить с необыкновенным
сочувствием, спрашивал о самых таких вещах
личных. И видно было и чувствовалось, как
принимал к сердцу — совсем не безразлично,
совсем не для слова.
— Розинов — Розинов! — знакомился В.В.,
выговаривая Рози, не Роза, в противовес
семинарскому крепкому Розанов.
И сейчас же с незнакомым начинал самое, как в
долголетнее знакомство, о самом, о чем
обыкновенно считается просто неприлично
спрашивать.
Я это и потом заметил, что Розанов подходит прямо
к человеку — к тебе, прямо смотрит на тебя, и
никогда не замечая глаз, а только или грудь, или
“нижний” этаж, или руку, принимает в тебе всего
тебя до... канатика. 3
И это страшно располагало отвечать также прямо и
доверчиво безо всяких, это отбрасывало всякие
перегородки, всякие условности, изобретенные
людьми злыми или очутившимися в злом
подозрительном мире.
Розанову было до тебя дело.
А ведь это такое — ведь никому ни до кого нет
дела!
1905
22. 9
Был В.В.Розанов.
Рассказывал: когда он первый раз это сделал — ему
было 12 лет, гимназистом, а ей, хозяйке, за 40 — так
на другой день с утра он песни пел.
— Сижу и пою.
А так В.В. никогда не поет и никакого голосу.
Для памяти.
1. учитель Полетаев с видением соблазняющих его
собак (расск. В.В.);
2. видение в психиатрической больнице: полна
палата коров — коровы лежат на койках, задрав
хвосты (расск. А.П.Зонова);
3. лавка Комарова и доктор Доминик Доминикович
Кучковский (из воспоминаний В.В.);
4. между исповедью и причастием пал со скотиною! А
это из Исповедальника (Чин исповедования), где
есть и о падении с мравием, и о проч. из
монастырской практики.
25. 9
Были у Мережковских. 3.Н.4 подарила мне лягушку об одной
лапке.
Потом у Розанова.
Познакомился с П.П.Перцовым.
“В цветущих женщинах, — сказал В.В., — в их цвете
выливается вся страсть, в сереньких же все
внутри”.
И тихонько из Опытов:
“Летом после обеда прилег на диван в халате,
замечтался, и села сюда муха и стала ходить, не
согнал — ходит и ходит...” Л.Б.5 на это
заметил:
— Кажется, полагается (он говорит в нос) две мухи?
Это для моей повести “О табаке”.
28. 9
У Вяч. Иванова занимались
спиритизмом. О.Дымов играл в медиума. А я по
плутовской части: и скреб, как кошка, и стучал, как
черт. Очень страшно.
Потом: кто как пишет?
В. В. Розанов сказал: когда он в ударе и исписанные
листы так само собой не просохшие и
отбрасываются, у него это торчит, как гвоздь.
— И не один наборщик не разберет! — заметил О.
Дымов.
1. 10
На Покров был у нас
Ф.К.Сологуб, Чулков и В.Е.Ермилов из Москвы, чтец
Чехова. Читал. А позже пришел В.В.Розанов.
— В минуту совокупления, — сказал В.В., — зверь
становится человеком.
— А человек? Ангелом? Или уж...?
— Человек — Богом.
Трагический
случай: молодой человек, студент, кончил
самоубийством из-за любви. В.В.:
— Женщина влюбленному в нее, хотя бы и не любила
его, а не должна отказывать!
И был большой спор с С.П. 6
— Ты благородная, но не добрая, а я
неблагородный, но добрый! — сказал В.В. ей.
Ждем.
Серафиму Павловну и Алексея Михайловича без
слонов, без зверей и без мифов, без “табаку” и
вина 4 декабря в тихую обитель Б. Казачий д. 4 кв. 12
— вечером —
Смиренный иеромонах Василий
1908
К письму:
"вечером" - в рамочке, сделанной пером.
“Табак” — это моя повесть “Что есть табак”.
В.В.Розанов любил ее.
“Слоны” — это “обладающие сверх Божеской
меры”.
В.В.Розанов был старейшим кавалером
обезьяньей великой и вольной палаты.
Обезьянья палата возникала в 1908 году, когда я
писал “Трагедию о Иуде, принце искариотском”:
обезьяний царь Асыка, действующий в трагедии,
награждает обезьяньими знаками.
А сама мысль об обезьяньем знаке вышла из игры.
Проездом в Петербург каждую осень мы
останавливались в Москве. Из писателей в Москве
об эту пору встретить кого было не так...
маленькой племянницей Ляляшкой (Елена Сергеевна
Ремизова).
Надо было чего-нибудь особенное придумывать.
Она приставала ко мне сделать ей такое, чего ни у
кого нет.
Вот тут-то я и сделал ей обезьяний знак “для
ношения тайно”.
Этот знак она, конечно, потеряла, и на следующую
осень пришлось новый делать, а для пущего
бережения знак висел на стене на видном месте — и
никто не, мог догадаться, что это означает: висит,
а неизвестно что, а Ляляшка помалкивает.
После постановки “Иуды” знаками были
награждены Ф.Ф.Комиссаржевский, Зонов и
Сахновский. Понемногу вырабатывалась и
“конституция” обезвелволпала — главным
советчиком был обезьяний “кодификатор” проф.
уголовного права М.М.Исаев и археолог
И.А.Рязановский — князья обезьяньи.
И когда я сказал В.В.Розанову, что он награждается
обезьяньим знаком и возводится в старейшие
кавалеры обезвелволпала. Розанов сразу ничего не
понял, ошеломился, а потом спросил:
— А кто еще старейший там у тебя в
палатке?
В. В. сказал не в “палате”, а в “палатке”, как
говорила и Ляляшка.
— Гершензон старейший, Шестов...
Я хотел было еще сказать, что и Иванов-Разумник,
Лундберг и Балтрушайтис, но побоялся сразу
вводить во все обезьяньи тайны:
“обезвелволпал есть общество тайное!”7
Гершензон и Шестов произвели огромное
впечатление.
— Старейший кавалер, — соображал что-то В.В., — и
никогда ни выше, ни ниже?
— Никогда. Так и останетесь старейшим кавалером
навечно.
— Это мы вроде как митрофорные попы?
— обрадовался В.В., — согласен! Стало быть, я
старейший кавалер.
— И великий фаллофор обезвелволпала.
— А Шестова сделаем, это по его части, винодаром.8
В конце лета 15 года как-то встретились мы в “Лукоморье”.
9В 1906 году, после долгого пропада появился в Петербурге А.П.Зонов. <... > Ну как было не показать его Розанову после всех наших египетских разговоров!
Хочется мне все-таки взглянуть на 7-вершкового. В Индии не бывал, надо хоть в плечах посмотреть слонов. Я думаю, особое выражение физиономии: “владею и достигнул меры отпущенного человеку”. По-моему, наиприятнейшая мера 5 вершков: если на столе отмерять и вдуматься, то я думаю, это Божеская мера. Таким жена не наиграется, не налюбуется. Большая мера уже может напугать, смутить, а меньшая не оставит глубокого впечатления. Поэтому, может, я к Вам зайду около 12-ти (ночи) или около 10 сегодня или завтра. Пусть благочестие Серафимы Павловны не смутится поздним приходом, и я заранее прошу извинения в позднем посещении.
Ваш В.Р.
1906
Свидание
состоялось.
В нашей теснющей столовой, служившей и местом
убежища странника, на “волжском” с просидкой
диване12 провели
мы втроем: я, В.В. и Зонов — много ночных часов,
запершись на ключ.
В.В. говорил тихо, почти шепотом: вещи все ведь
были деликатные — Божественные! — скажешь не
так, и можешь принизить и огрубить вещь.
В.В. раскладывал и прикидывал на столе всякие
меры.
Зонов отвечал, как на исповеди, и кратко и
загадочно по-зоновски.
А я около — каюсь! — поджигал бесом, “творя
мечты” и распаляя воображение.
Но что особенно поразило В.В., это признание
Зонова о степени его неутомимости.
— Учитель Полетаев рассказывал, — вспоминал
что-то В.В., — Доминик Доминикович...
Нет, ни учитель Полетаев, ни Доминик Доминикович
такого не знали.
В.В. размечтался. Ему уже мерещилось: у нас,
где-нибудь на Фонтанке, такой институт, где будут
собраны “слоны” со всей России, со всего мира
для разведения крепкого и сильного потомства.
Вы помните эту нашу затею <с книгой
“О любви”>: собрать и иллюстрировать всю
мудрую науку, 13 какую у нас на
Руси в старые времена няньки да мамки хорошо
знали да невест перед венцом учили, ну и женихов
тоже.
Как-то так с годами и забылось, и сами
“старейшины” — ни Сомов, ни Бакст, ни Нувель не
вспомнили уж за эти годы.
А одному куда мне было!
А главное, надо сурьезно. Я понимаю, даже
благоговейно.
Ей-Богу ж, Василий Васильевич, я не так уж
озоровал, как вы думали и часто сердились, и
чувствую, что такая книга могла бы быть
существеннейшей и необходимой в каждой
новобрачной семье.
А. М.
Н е с е г о д н я ли условленное у Бенуа собрание
для лицезрения о п а л а? Если да, то поедемте
вместе. Тогда зайдите. Так как Вы не пишете, то с к
а ж и т е и р а з ъ я с н и т е посланному.
В. Розанов
Я думаю выехать часов в 9?
Ал. Мих.
Вообразите, сейчас по телефону пригласили меня
на ужин — проводы св. Петрова14,
и невозможно отказаться. Я собирался хоть на 1 час
поехать к Бенуа, но уж очень измотаешься: также
расстояния, да и “засидишься” там, “опоздаешь”
здесь, и вообще чепуха. Поклонитесь им и
извинитесь за мое отсуствие.
В. Розанов
С. П. поклон и рукопожатие.
1908
Дождик
который день по-осеннему.
А когда поехали от Бенуа, не надо было и верха
подымать — луна и звезды.
Лицезрение сомовского “Опала” наконец
состоялось.
В.В. был в необыкновенной игре.
И “Опал” и обещание Сомова непременно показать
восковой слепок с некоторых вещей
Потемкина-Таврического: эти “вещи” я уже видел и
разжигал любопытство В.В.
— Свернувшись лежат, как змей розовый.
— По указу самой Екатерины.
— В особом футляре в Эрмитаже.
В игре и в откровенные минуты В. В. говорил “ты”,
а себя называл Василием.
Но “Опал” расположил к еще большей простоте и
безо всяких.
— Не Василий Васильевич, а Балда Балдович. Так я
должен был называть В.В.
Разговорчивый, В.В. чередовал разговорами —
С.С.Боткин, — Бакст, Сомов, Добужинский...
Комната двигалась, и все быстрей и быстрей.
Смехом В.Ф.Нувель нырял по углам.
И вот, нахохотавшись и набалдевшись, ехали молча.
Луна выжимала тесную сырую Гороховую; полунощные
прохожие поблескивали, и лужи.
Черная и глухая Фонтанка серебрилась рыбными
садками.
Осенью после дождей, как и весною — эта мокрота,
хлюп, сырой воздух, какая-то влажность сквозь
звезды.
Трубы Бельгийского завода там — упирались в
звезды.
Вылезли в Б. Казачьем переулке.
В.В. пошел меня провожать: через дорогу и мы.
Посередине улицы против Егоровских бань
остановились — огромными лупами наставились на
нас банные окна.
И вдруг, налегке уж, В.В. заговорил.
Я никогда больше не слыхал такого, не видал его
таким.
И сам бы он не мог повторить: недосказывая и
перебивая себя, взахлеб.
Как рукопись, в которой слились все буквы —
Розановская.
Уж баня пропала — ни лун, ни луп. И
соседнее темное. И только наш край верх залился.
— Так ты все это когда-нибудь и напиши.
— Написать?
Я сказал:
— Тут надо как-то одним...
— Так ты одним словом, понимаешь?
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
и теперь — сегодня удивительный день, прямо весна! — сейчас, в жесточайших днях, когда дни не идут, а рвутся с мясом, когда человек плечо к плечу прет на человека — еда поедом! — ополоумели вы, что ли? — когда на земле стало тесно, бедно, безрадостно — жалобы все глушат и мера мира не радость, а как-нибудь! — несчастная тупая скотина с черствой коркой вместо сердца и камнем вместо хлеба, с таким узким полем около своего носа, таким маленьким миром, не протянувшая никому руки вот — никогда не улыбнувшаяся ни на что, несчастная, ведь нет несчастнее нечеловека в человеке, которому весь мир и враг — одно! и какая скука! сейчас, сию минуту, вдохнув весенний воздух и вырвавшись из этой нечеловеко-человеческой застрявы, продираюсь через годы —а всего-то 15 лет! 15 лет? — через революцию, где год за сто лет, и через войну — бесконечную! —
ночь, бани,
луна — лупы,
лужи,
влажность сквозь звезды —
— Василий Васильевич!
влажность сквозьзвездья, живая влага, Фалесова hugron,
15 мировая “улива”, начало и происхождение вещей, движущаяся, живая, огненная, остервенелая, высь скори, высь быстри, высь бега, жгучая, льнущая —я скажу —
на обезьяньем языке словом — одним словом:
кук-ха —
кук-ха!
кукха, проникающая мир сквозь звезды, устой подзвездья, сама живая жизнь, живчик, семя, выросшее и в букашку и в козявку — 31/2 миллиона в Лондонском музее всяких разных козявок: смотрите! — ив человека с беспокойной, как сама кукха, мыслью от Фалеса до —
кукха, проникающая в кукху,
самопознающа!
кукха, вырывающаяся из себя —
хочу знать само!
кукха, где все —
одно сердце,
одна жизнь,
букашки, козявки, таракашки,
слоны,
медведи,
коровы,
люди —
вырастающая человеком
в самочеловека —
в пирамиду
В. В.
Розан-
ов.
Поздно вечером, как всегда, зашел к нам
В.В.Розанов.
Это было зимою в М. Казачьем переулке, еще жили мы
соседями.
Я завел такой обычай “страха холерного”, чтобы
всякий, кто приходил к нам, сперва мыл руки, а
потом здоровался. И одно время в моей комнате
стоял таз и кувшин с водою.
В.В. вымыл руки, поздоровался и сел к столу под
змею — такая страшная игрушка черная белым
горошком, впоследствии я подарил ее людоедам из
Новой Зеландии, представлявшим в Пассаже всякие
дикие пляски.
Посидели молча, покурили.
На столе лежало письмо, из Киева от Льва Шестова.
— Шестов приезжает! —сказал я, — будем ходить
стаей по Петербургу. В конке он за всех билеты
возьмет, такой у него обычай. Пойдем к Филиппову
пирожки есть с грибами. Потом к Доминику...
— До добра это не доведет, — сказал
В.В.
И умилительно вздохнул:
— Давай х. (хоботы) рисовать.
— Ничего не выйдет, Василий Васильевич. Не умею.
— Ну вот еще не умею! А ты попробуй.
— Да я, Василий Васильевич...
Тут мне вспомнился вдруг Сапунов, его чудные
цветы, они особенно тогда были у всех в примете.
— Я, Василий Васильевич, вроде как Сапунов,
только лепесток могу.
— Так ты лепесток и нарисуй — такой самый.
Взяли мы по листу бумаги, карандаши — и за
рисованье.
У меня как будто что-то выходить стало похожее.
— Дай посмотреть! — нетерпеливо сказал В.В. У
самого у него ничего не выходило — я заглянул —
крючок какой-то да шарики.
— Так х. (хоботишко)! — сказал я, — это
не настоящий.
И вдруг — ничего не понимаю — В. В.
покраснел...
— Как... как ты смеешь так говорить! Ну
разве это не свинство сиволапое? — и передразнил:
— X. (хоботишко)! Да разве можно произносить такое
имя?
— А как же?
В. В. поднялся и вдохновенно и благоговейно, точно
возглас16 какой, произнес имя
первое — причинное и корневое:
— Х (х о б о т).
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
— Повтори.
Я повторил... и пропал.
— Ведь это только русские люди! — горячился В.В.,
— наше исконное свинство. Все огадить, охаять,
оплевать...
И я уж молчком продолжал рисовать. Но не из
природы анатомической, а из чувства воображения.
Успокоился же В.В. на рисунке:
верно, что-то египетское у меня
вышло — невообразимое.
—
Чудесно! — сказал В. В., — это настоящее!И, простив мне мое русское произношение — мое невольное охуление вещей божественных, рисунок взял с собой на память.
***
“Кукха”, как
и “ахру” — слово
обезьянье, на обезьяньем языке:
ахру — огонь,17 кукха — влага.
Уже автор предисловия к этому переизданию, выразительно названного “Древо жизни подстриженными глазами”, Б.Филиппов подчеркивал стремление Ремизова воссоздать живой образ Розанова не только посредством подбора жизненных фактов, но и через самый стиль “Кукхи”, во многом имитирующий своенравную манеру розановского “домашнего письма”. Это книга во всех смыслах написанная “с розановского голоса”.
Принципиальная “тенденциозность” автора “Кукхи” (безусловно, не столь “односторонне” оценивающего личность замечательного русского мыслителя) легко раскрывается при сравнении этой книги с очерком о Розанове во “Встречах” (см.: Ремизов А. М. Огонь вещей, с. 373 — 380). Но наружна ведь и простота В. В. — героя “Кукхи”, который не только постоянно попадается на ремизовские провокации, но и сам
в свою очередь постоянно провоцирует друга-охальника. Хотя одновременно, что очень “по-розановски”, не прочь свалить всю ответственность исключительно на партнера. В дневнике своем он пишет: “Ремизов А. М. Один из умнейших и талантливейших в России людей. По существу, он чертенок-монашенок из монастыря XVII века. Весь полон до того похабного — в мыслях, намеках, что после него всегда хочется принять ванну” (ЦГАЛИ, ф. 419, on. 1, ед. хр. 724, л. 203 — 204. Цит. по публикации В. Сукача: Лит. учеба. 1989, №2, март-апрель, с. 119 — 120).1
А есть и еще мера — рост боковой. — “Боковой рост” — понятие, заимствованное из розановской метафизики пола. Согласно ее положениям, “линейный” рост человека прекращается в определенном возрасте, потому что он как бы трансформируется в его половую энергию, в некий энергетический капитал, предназначенный для последующих поколений. “...Через половую систему проценты отложенных залогов, как и все новые, ежедневно новые отлагания — переходили приблизительно в еженедельные, или по два в неделю, совокупления: являлись дети, т. е. тот же человек, тот же индивидуум, но отделенный в частицах своего существа, которые теперь самостоятельно ползают по земле, по полу (дети)” (Розанов В. В. Люди лунного света, с. 78 — 79).2 “
Он уже не знает страха смутиться перед людьми”. — Возможно, измененная цитата из Библии, наставление апостола Петра женам, “повинующимся своим мужьям”: “Так Сарра повиновалась Аврааму, называя его господином; вы — дети ее, если делаете добро и не смущаетесь ни от какого страха” (1 Пет. 3, 6.). Намек на бесстрашие и последовательность, с которой Розанов отстаивал свою оригинальную, насыщенную субъективизмом и крайне щекотливыми откровениями, литературную позицию в книгах “Уединенное”, “Опавшие листья”, “Апокалипсис нашего времени” и др.3 ...
до... канатика — Лукаво-стыдливый пунктир следует читать: “семенного”. Семенной каиатик (funiculus spennaticus) — важная внутренняя часть мужского полового органа, парное анатомическое образование, подвешивающее яичко и выполняющее семявыводящую функцию.4
3. Н. — Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 — 1945), писательница и критик.5
Л. Б. — Вероятно, Лев Самуилович Бакст (1866 — 1924), художник-мирискусник.6 С. П. — Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (1876 —1943), жена писателя,
7
Обезвелволпал есть общество тайное” — первая строка “конституции” обезвелволпала (см.: Ремизов А.М. Взвихренная Русь. М., 1991, с. 376).8 —
А Шестова сделаем, это по его части, винодаром. — Шестов (Шварцман) Лев Исаакович (1866 — 1938) — русский философ, друг Ремизова и духовно близкий ему мыслитель (подробнее см.: Козьменко М.В. Мир и герой Алексея Ремизова: к проблеме взаимосвязи мировоззрения и поэтики писателя. — Филологические науки, 1982, № 1, с. 25). Розанов поверил (или подыгрывал, делая вид, что верит) в один из “бытовых мифов” Ремизова — о пристрастии Шестова к вину. О глубинной подоплеке этой легенды он говорит в другой своей книге: “А на самом-то деле, — поднеси рюмку, хлопнет и сейчас же песни петь! — трезвейший человек, но во всех делах — оттого и молва пошла — как выпивши” (Огонь вещей. с. 370).9
“Лукоморье” — петроградское издательство, которое в 1916 году выпустило книгу Ремизова “Укрепа. Слово о русской земле, о земле тайной, о тайностях земных и о судьбе”.10 ...о гимне обезьяньем... — Слова
его приведены в той же “конституции”:
“Гимн обезьяний:
я тебя не объел,
ты меня не объешь,
я тебя не объем,
ты меня не объел”.
11
Хабар — взятка.12 ... на “волжском” с просидкой диване... — См. дневниковую запись из “Кукхи”, помещенную несколькими страницами выше: “23. 9. Куплено: зеленый диван у А. С. Волжского за 10 рублей в рассрочку. Диван с просидкой”.
13 ....
затею с <книгой О лю6ви” >: собрать... всю мудрую науку... — Ср: “Поэзия новобрачия (первых и естественно частых совокуплений) и обычаи новобрачия трогательны и всемирны <... > Как бы следовало собрать эти лучшие человеческие обычаи; для них не нашлось ни Киреевского, ни Рыбникова, ни Шейна!” (Розанов В. В. Люди лунного света, с. 132).14 Св. Петров — Петров Григорий Спиридонович (1867 — 1925), автор книги “Евангелие как основа жизни”, выдержавшей несколько изданий. Подробнее о сложном отношении Розанова к популярному “священнику-либералу” см. в кн.: Розанов В. В. Том 1: Религия и культура. М., 1990, с. 628; Он же. Том 2: Уединенное. М., 1990, с. 654 — 655.
15 ....
Фалесова hugron... — Согласно учению древнегреческого философа Фалеса (ок. 625 — 547 до н. э.), все многообразие вещей можно свести к их божественному и одушевленному первоначалу — “влажной природе”, воде (hugron). По Фалесу, все возникает из воды и в нее же превращается.16 ....
точно возглас какой... — Возглас — здесь: “произносимое священником вслух заключение молитв, читаемых им, во время службы, не вслух, втай” (Даль).17 ....
ахру — огонь... — Это слово из “обезьяньего языка” не случайно упоминается в финале “Кукхи”. В ремизовской образно-символической системе “ахру” (огонь) — это начало, противопоставляемое “кукхе” (влаге). Огонь как первостихия мира связан с именем Гераклита Эфесского (ок. 540 — ок. 480 до н. э.), к учению которого Ремизов обратился в тяжелые годы революции и гражданской войны (Ремизов А. О судьбе огненной. Со слов Гераклита Эфесского. М., 1918.; подробнее см.: Козьменко М. В. “Я писал всегда врозь с темой дня...” — Ново-Басманная, 19. [Альманах.] М., 1990, с. 224 — 236). Это же слово использовано в названии ремизовского сборника, в состав которого вошел первый его очерк о Блоке (Ахру. Повесть Петербургская. Берлин — Пб. — М., 1922; под заголовком “К звездам” вошел в кн. “Встречи”; см.: Огонь вещей, с. 364 — 376). “Слишком человек” Розанов — глухой к музыке звезд, заземленный, многодетный — в позднейших воспоминаниях (см.: там же, с. 373 —376) противопоставлен “вроде как не человеку” Блоку — взвихренному над землей, погруженному в музыку, бездетному, почти бесплотному. Таким образом, оговорив схематичность и неизбежную условность подобных сопоставлений, можно вообразить две оси ценностной системы Ремизова, на которых располагаются полярные между собой, но в равной степени близкие писателю имена-символы: кукха — Розанов — Фалес (влага, земля, плоть) и ахру — Блок — Гераклит (огонь, звезды, дух).